Только за первые десять дней с 24 февраля в Молдову, одну из самых небогатых стран Европы, въехало около 250 тысяч украинских беженцев — в основном, женщин и детей. К концу апреля их было около полумиллиона. Сколько из них осталось в стране, сказать сложно: многие селятся не в муниципальном жилье, а дома у местных жителей. Так получается из-за родственных и дружеских связей и отсутствия языкового барьера. По просьбе «Гласной» фотограф Сергей Строителев записал истории бежавших украинцев и тех, кто их приютил.
«Голодными их не оставим»
Олеся (Мариуполь, Украина) и Карина (Харьков, Украина),Олимпиада и Владимир (Сороки, Молдавия).
Утром 24 февраля 38-летняя жительница Мариуполя Олеся, как обычно, ехала на работу на металлургический комбинат имени Ильича, когда ей из Харькова позвонила 19-летняя дочь Карина: «Мама, у нас бомбежка, мы в подвалах, хаос какой-то!».
Хотя они и до этого дня чувствовали войну — эхо обстрелов доносилось до городских окраин с 2014 года, — но не верилось, что она пришла домой. Руководство Олеси не сразу выразило тревогу, и прежде, чем стало «невыносимо», она успела отработать еще три смены.
Дочь сориентировалась быстрее: купила билет на эвакуационный поезд до Одессы на 3 марта. Но сдала его — случилась истерика. А потом пришлось спать в подвале, потому что город начали бомбить. «Полки были пустые, в магазин очередь несколько километров, снайперы сидели прямо на крыше общежития, и я все-таки взяла новый билет», — рассказывает Карина. Девушка добралась до границы с Молдовой, перешла ее и встретилась с молдавскими родственниками.
Олеся не знала, что с Кариной и где она: в Мариуполе не было сотовой связи. 11 марта, когда они с мужем вышли из укрытия за водой, послышался гул самолета. Они тут же упали на землю в страхе, что бомба упадет либо в их дом, либо в дом бабушки. «Соседку убили, рядом школу сравняли с землей, трупы на улице просто лежат. Тихо, как будто по кладбищу идешь», — вспоминает Олеся.
С первой попытки ей выехать не удалось — не выпускали, хотя и объявили, что гуманитарный коридор гарантирован. Со второй получилось прорваться в Бердянск. Там Олеся встретилась со старшей сестрой, которая выехала из Мариуполя днем позже. Пять дней они жили на автобусной станции — идти было некуда и не к кому. Затем наконец покинули и Бердянск. «Помню вереницу автобусов с надписью “Люди”. Эти автобусы стояли в пробке сутки», — говорит Олеся. Ее муж остался в Мариуполе. Говорить об этом она не хочет.
В Молдове, неподалеку от городка Сороки, мать и дочь приютили их дальние родственники — 52-летняя Олимпиада и 58-летний Владимир. Их взрослые дети разъехались, супруги выращивают виноград и заготавливают мед — для себя, не на продажу. Оба признаются, что у них и мысли не было не помочь родным. «Я работал в полиции, воевал в Приднестровье, ношу осколки в себе. Я знаю ужасы войны. У меня идея-фикс была — вытащить их оттуда. Все у нас есть, запасы картошки, голодными их не оставим. Смотрю на Карину — это сейчас она веселенькая, а что было, когда мы ее встретили! Ужас в глазах. Неделю отходила», — делится Владимир.
Но Карина и ее мама мечтают вернуться домой — даже на руины. «Жутко потерять все, — говорит Олеся. — Каринка училась на международного юриста, у меня работа была стабильная на заводе. Где это все сейчас? Завода уже нет. А дом, скорее всего, разбит».
«Реальность или нет?»
Катя и Маруся (Одесса, Украина),Коля (Флорены, Молдавия).
Месяц назад шестилетняя Маруся перестала спать по ночам: у нее начались истерики. Тогда мама Катя, 26-летняя учительница украинского языка, увезла ее из Одессы от «бесконечных сирен и стрельбы».
Сначала Катя колебалась: несколько раз собирала и разбирала чемоданы, но в итоге муж настоял — предложил уехать хотя бы на пару недель. С двумя сумками и ребенком Катя ехала в никуда: сутки добиралась до границы с Молдовой, в которой никогда не была, несмотря на близость — всего 60 километров. В первой же гостинице к ней с дочкой подошел мужчина, представившийся Ваней, и заявил, что украинцев «только жечь и надо». Катя тут же вызвала такси.
Через волонтеров она нашла православную многодетную семью, которая согласилась их принять. Около недели Катя с Марусей ютились в одной комнате с их тремя детьми — дольше «совесть не позволила там оставаться». В следующей волонтерской семье начались споры с пророссийски настроенными родственниками хозяев. Пришлось уйти и оттуда. Наконец Катю связали с 27-летним Колей из поселка Флорены под Кишиневом.
Молодой человек, временно безработный, чувствует себя неуютно под прицелом объектива. «Конечно, сложно принять посторонних людей к себе в дом. Это мой первый подобный опыт, но я не хотел оставаться в стороне. Это довольно простой выбор — нужно только поставить себя на место этих людей. У нас в принципе нету никаких проблем: покурили, попили чай-кофе, поиграли с Марусей, а потом каждый своими делами занимается. Все просто», — говорит он.
Катя признается, что сложно чувствовать себя беспомощной и жить в ожидании возвращения домой. «Мы любим свою страну, мы патриоты до мозга костей и хотим назад. От новостей сначала был ступор: просто тупо сидишь, смотришь в стенку и не можешь поверить: это реальность или нет? Когда ты узнаешь, что дети, которых ты учила, погибают там, — это страшно», — рассказывает она.
Единственное, что ее успокаивает, — Маруся снова засыпает по ночам.
«Заснуть не мог, думал, что я могу сделать для этих людей»
Эдита (Киев, Украина),Игорь (Флорены, Молдавия).
Ни друзья, ни родные, ни знакомые 54-летней киевлянки Эдиты не верили, что будет [слово запрещено в России]. Даже если что-то и случится — до Киева это не доберется. Но в феврале она проснулась от взрывов.
«Немедля собрала вещи, кинула в рюкзак самое необходимое, села в машину и выехала. В машину все набились, как селедки в бочку, — я взяла еще соседей своих, они очень просились, не могла отказать. В Винницкой области над нами кружили самолеты, мы слышали взрывы. Едешь и думаешь, что вот-вот погибнешь, — так это все громко и близко, но все равно как будто смотришь на все со стороны, как в фильме от Netflix», — вспоминает она свой путь до Молдовы.
Женщина смотрит в телефон — там очередные новости с жертвами и взрывами. «И так каждый день проходит, в надежде на какой-то просвет, но его не видно пока что. Все хуже и хуже. В телефоне я сижу целыми днями, отвлечься очень сложно, несмотря на то, что Игорь пытается развлекать, чуть ли не танцы с бубном танцует», — говорит Эдита и начинает рыдать.
40-летний житель молдавского поселка Флорены Игорь — бывший военный, геолог, а теперь социальный предприниматель, принимающий не только беженцев, но и волонтеров. Он местная знаменитость: недавно в его доме был известный актер, посол доброй воли ООН Орландо Блум. «Я просто не могу оставаться в стороне, я не могу не вписаться в движуху. Не поверите, даже заснуть не мог, думал, что я могу сделать для этих людей. Стал делать игрушки из дерева для украинских детишек, карты-пазлы Украины. И, конечно, я принимаю гостей у себя дома», — говорит он.
А еще Игорь помогает Эдите с документами для эмиграции в Северную Америку. «В Киеве небезопасно, все меняется очень быстро, кто знает, что будет завтра. Не исключаю, что придется перебираться в другое место, ведь даже если [слово запрещено в России] закончится, жить дома будет очень сложно. Работы я уже лишилась, в Киеве я была проектировщиком электрокоммуникаций с двадцатилетним стажем. Да и родня меня не держит — я одна. Хотя этот выбор все равно дается нелегко. Это просто больно. Как будто ножом ударили», — говорит Эдита.
«Мама через это уже проходила»
Вероника, Галина Анатольевна, Ярик и Даня (Одесса, Украина),Настя, Лариса (Страшены, Молдавия).
Чемоданы с документами и лекарствами 34-летняя одесситка Вероника собрала еще 24 февраля. Но оставалась в городе до последнего — пока не закрылись все цеха. Она швея. Тогда они с мужем сели за стол и решили: вместе с ее 58-летней мамой и сыновьями Яриком и Даней они сядут на маршрутку Одесса — Кишинев.
«Мы ехали не в Молдову, а просто в безопасность. Каждый день просыпаться с утра от сирены, бежать в подвал… Взрыв — а ты даже не понимаешь где это, твой дом, не твой, попадет, не попадет… Психика не выдерживает», — рассказывает женщина.
На границе их накормили и предложили сесть в автобус до Румынии, но Вероника отказалась, надеясь поскорее вернуться. Тогда их направили в общежитие, а затем — к 33-летней экоактивистке Анастасии из поселка Страшены.
Настя живет с мамой и кошкой, пишет картины и выращивает сливы в саду. «Мама через это уже проходила во время войны в Приднестровье, когда тоже принимала у себя беженцев. У меня даже сейчас мурашки по коже от этого ощущения [слово запрещено в России], которое я почувствовала накануне ее начала, — она мне приснилась. Всю первую неделю [слово запрещено в России] было так: жуткая ежедневная тревога о том, что мы тоже можем лишиться дома. Я плакала целыми днями», — рассказывает Настя. По ее словам, с детьми стало шумно, но весело.
Мальчики воспринимают все как путешествие и просят новых поездок, говорит Вероника. Но ей очень тяжело. «У меня тревога и депрессия. Я не могу спать. Не могу не думать про это, про то, что страдаю, про то, что не могу работать, что там остался муж. Это чувство вины висит как камень и усиливается, когда читаешь новостную ленту по Одессе», — говорит она.
«Мы можем понять их боль»
Люда, Верочка (Одесса, Украина), Нина (Гура Быкулуй, Молдавия).
32-летняя Люда всегда мечтала о путешествиях, и поездка в небольшое молдавское село Гура-Быкулуй стала для нее и ее трехлетней дочери Веры первой заграницей. Правда, вынужденной. Уехать из Одессы заставил муж — ради безопасности ребенка. «Вот мы тут и оказались», — рассказывает Люда.
В Гура-Быкулуй их приняла 54-летняя Нина, одна из последних коренных жительниц, оставшихся работать на земле, выращивать овощи и виноград. Она оставила свои контакты волонтерам. В пять утра ей позвонила незнакомая женщина и сказала, что направляется к ней. Это была родственница Люды. Сама она дальше поехала в Германию, а Люда с дочкой остались у Нины.
Сначала Нина волновалась, что они не уживутся. Но ей самой стало гораздо спокойнее. «По ночам я одна спать не могу: после смерти сына [в автокатастрофе] все время включаю свет, а там уж и четыре утра на часах — пора на грядку. А с приездом Люды стала спать, — делится она. — Когда сын еще был маленьким, [во время Приднестровского конфликта 1992 года] мы прятались по подвалам. Днем в наш дом заходили военные, и мы сами могли попасть туда только ночью. Мы же на границе с Приднестровьем находимся. Мы можем понять их боль».
Люда помогает Нине по дому, когда та уходит на огород: стирает, убирает, кормит домашних птиц. А еще учит хозяйку пользоваться интернетом: женщина поставила роутер, купила планшет и впервые поговорила по видеосвязи с внуком, которого не видела три года.
«Если честно, мне Гура-Быкулуй очень нравится. Хотела бы после [слово запрещено в России] перебраться сюда жить. Муж у меня родом из села, поэтому такая жизнь для него будет не в новинку. Понимаю, что придется много работать, но мне это нравится», — говорит она.
«Эти новости невозможно выдержать»
Светлана, Ольга, Лиза (Одесса, Украина),Катя (Кишинев, Молдавия).
24 февраля 39-летняя провизор из Одессы Светлана проснулась от взрыва. Выбежала на улицу с собакой Арчи — на горизонте виднелся дым. В телеграме появились сообщения про то, что началась [слово запрещено в России]. На улице стали выстраиваться бесконечные очереди в банкоматы и аптеки.
Родные настаивали, чтобы Света уехала, но та отказывалась, боялась потерять работу. Но 26 марта, когда она пошла к родителям на ужин и услышала взрывы, внутри что-то сломалось. Она созвонилась с кумой Ольгой, которая вместе с дочерью Лизой раньше уехала в Молдову, и они вместе добрались до Кишинева.
«Украина — это наши соседи, там у меня много друзей, и когда все это заварилось, начали звонить, спрашивать разные бытовые вопросы — как доехать, где жить, у кого просить помощи. Потом я сама поняла, что готова принять людей, хотя и живу одна — наверное, кому-то было бы страшно. Девушек мне порекомендовала моя подруга Юля, тоже волонтерка, у нее уже был опыт — к ней приехали люди из Херсона», — рассказывает 32-летняя жительница Кишинева Катя, которая решила приютить их у себя. На перроне в ожидании Светы, Ольги и Лизы она стояла «чуть ли не с матрасом и подушками в руках»: не знала, что предложить и как деликатнее это сделать. Взяла «кое-какие вещички — свитерки, маечки, курточки». Когда украинки это увидели, они расплакались.
Первые полмесяца после приезда в Молдову одесситки не могли нормально разговаривать, потому что не чувствовали ничего, кроме боли: сидели, не отрываясь от новостей, в слезах. «Эти новости невозможно выдержать — когда знакомых убивают, когда люди не могут помочь старым родителям из-за бомбежек, когда гибнут дети. А еще пугает эта информационная [слово запрещено в России]. Мне 48 лет, я всю жизнь живу в Одессе, меня никто ни разу не упрекнул за русский язык», — говорит Ольга. Света добавляет: «Ждем, когда все успокоится. Не хотим вести жизнь беженцев. Спасибо, что нас приютили, но дом есть дом».
«Завтра будет завтра»
Лена, Георгий и их пятеро детей (Киев, Украина),Анна (Гура-Быкулуй, Молдавия).
У 38-летней Лены и 35-летнего Георгия, в прошлом владельца небольшого бизнеса по ремонту телефонов в Киеве, пятеро детей. Когда город начали бомбить, Георгий был на работе. Лена с детьми спряталась в бомбоубежище, но это место напугало их больше, чем звуки взрывов на улице. Больше семья туда не возвращалась.
«Убегать каждый раз просто не было сил: слишком часто выла сирена, каждые полтора часа. Дети пережидали в коридоре, а я смотрела в окно, нет ли ракет. Это самое страшное, это то, что я помню с детства. Я родом из Молдовы, родилась в селе Гура-Быкулуй на границе с Приднестровьем и во время войны жила в самой горячей точке, мне тогда было десять лет. Отец отводил нас с сестрой в подвал, где мы тоже прятались от ракет. Все это до боли знакомо», — рассказывает Лена.
Рядом с их домом был военный завод. Целились, видимо, туда, но попали в соседнее жилое здание — снесли крышу. Тогда из центра семья переехала к родителям Лены: жили вдевятером в однокомнатной квартире, с лежачим папой. Георгий работал до последнего, но когда ездить на работу стало небезопасно, закрыл помещение на ключ. Последний раз он выбрался в центр, чтобы сдать кровь для пострадавших. Вскоре кормить детей стало нечем: бизнес закрылся, прилавки магазинов опустели.
Георгий решил отправить жену с детьми в Молдову, а сам пошел записываться в тероборону, чтобы защищать родную землю. Лена была в отчаянии, переубедить мужа не могла: «У него просто стеклянные глаза были, непробиваемые». Но в тероборону Георгия не взяли из-за большого количества желающих. Тогда он поехал вместе с семьей. На автомобиле с надписью «Дети» ему позволили пересечь границу (позже мужчинам моложе 60-ти запретили покидать Украину).
В родном селе Лены беженцев встретила ее старшая сестра Анна. У нее самой двое детей, но две семьи смогли уместиться под одной крышей. Смеются, что «спасли конструкторы и игровая приставка». «Мы пережили это все, вместе переплакали, а завтра будет завтра», — говорит Анна.
