«Мы должны вернуться» Как вера в атомную утопию повлияла на жизнь женщин из Припяти. Их истории до и после чернобыльской аварии

Припять называли лучшим атомным городом СССР. Здесь располагались Дворец культуры, речной вокзал, несколько магазинов и десяток бассейнов, включая один олимпийского уровня. При этом катастрофически не хватало детских садов, школ и роддомов. Атомная утопия отдавала приоритет масштабным проектам, которые должны были впечатлить противников в холодной войне. При этом она функционировала за счет невидимого эмоционального и физического труда тысяч женщин. 

Авария на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС в ночь на 26 апреля 1986 года показала, насколько уязвимы были женщины перед системой, в которой «равенство полов» существовало только на словах. Судьба многих переселенцев — так называли эвакуированных с 30-километровой зоны вокруг станции — снова зависела от того, были ли у них дети и кем работал супруг. 

Несмотря на трудности, с которыми им пришлось столкнуться и до, и после аварии, женщины не переставали верить в атомную утопию — они надеялись, что «атомград будущего» продолжит жить после припятской трагедии. «Гласная» рассказывает их историю.

«Ваша Наташа отравилась»

В Припяти выдалось солнечное субботнее утро. По центральному проспекту Ленина, соединяющему Чернобыльскую станцию с главной площадью города, гуляли горожане с колясками, многие заходили в кафе за мороженым. Дети в майках играли в песочницах. Цвели абрикосы и сирень.

Перед майскими праздниками на прилавках магазинов появилось много товаров, дефицитных даже для Припяти. Лилии Хайруллиной повезло: с утра на «декретные» деньги она приобрела пальто и чайный сервиз. Дома, выкатив на балкон коляску с младшей дочерью, она готовила обед, когда в дверь позвонила соседка, учительница припятской школы № 4 Сузанна Галаша.

— Лиля, где твои дети?

— Часть уже здесь, младшая на балконе в коляске, старшая сейчас придет со школы. 

— Срочно выноси с балкона, закрывай форточки, а старшая придет — спроси, давали ли там йод! Если нет, накапай им йодику. 

Такой же совет другой припятчанке, политруку санитарной дружины Татьяне Лукиной, дал врач скорой помощи. Ранним утром после непродолжительной зарядки в школьном дворе ее дочери Наташе резко стало плохо. 

«Через час позвонила школьная медсестра: “Ваша Наташа отравилась” — хотя дочь с утра ела свежие блинчики. Муж в этот день должен был работать [на станции], но вскоре вернулся. Сказал, что на станции авария», — вспоминала Татьяна годы спустя. 

Татьяна вышла на крышу дома и увидела дымящееся на горизонте здание ЧАЭС. 

Казалось, на улицах было больше, чем обычно, машин скорой помощи. Врач, которого она вызвала для дочери в 10 утра, подъехал к дому только к 11 вечера. Он передал успокоительное для дочери Татьяны, но в квартиру заходить отказался: «Я был на атомной, я очень “грязный”». 

Идеальный советский город 

Атомные города стали появляться в СССР в шестидесятые. Кроме обслуживания важных энергетических объектов, они были нужны для политической пропаганды, считает историк Анна Вероника Вендленд. Хвастаться образцовыми закрытыми военными городами вблизи ядерных объектов в разгар холодной войны было невозможно. А гражданскими атомными — вполне. 

В Припяти строили постоянное, а не временное жилье. В только что возведенные дома заселяли как персонал станции, так и рабочих, которые возводили жилье. На заре существования города специально для них открыли большой пивной бар. В Припяти, в отличие от многих других советских городов, в магазинах проще было найти и колбасу, и сыр, и мясо. 

Здесь был свой речной вокзал, плавательный бассейн олимпийского типа и филиал энергетического техникума. На центральной площади располагался Дворец культуры, гостиница для командированных и здания партийных органов. При строительстве использовали панели и кирпич светлых оттенков — это подчеркивало концепцию «чистого атома». 

Но ни постоянное жилье, ни пивной бар, ни олимпийский бассейн не были предусмотрены генеральным планом. Разработку генплана и надзор за строительством поручили одному ведомству — институту «Гидропроект». Его сотрудники постоянно находились в Припяти, меняли план застройки на ходу и без отлагательств претворяли идеи в жизнь. Вместе с властями они были полны решимости сделать Припять лучшим атомградом страны. 

Атомный город молодых

В атомград быстро потянулись незамужние девушки и холостые молодые люди со всего Советского Союза. Удрученная дефицитом жилья и продуктов молодежь стекалась в Припять — город молодых. В восьмидесятые здесь ежегодно рождалось около тысячи младенцев, пишет украинский историк Сергей Плохий. На въезде в атомград висел плакат «Средний возраст жителей города — 26 лет».

При этом в 1982 году в 40-тысячной Припяти был только один роддом вместимостью 35 коек. В начальных школах дети учились в переполненных классах по 30 человек. Из-за нехватки яслей и детских садов припятчанки бросали работу, чтобы сидеть дома с детьми. 

«Сейчас детей нет, они у бабушки находятся. Как только у нас появится детский сад, мы сразу же этих детей забираем сюда снова», — рассказывала жительница Припяти. 

Однако нужные для этого социальные объекты в лучшем атомграде страны строили по остаточному принципу. Например, второй роддом — уже на 75 мест — открылся незадолго до аварии. Проблема было настолько серьезной, что ее затрагивали даже в патриотических фильмах о строительстве Припяти. 

В одной из таких картин, снятой в 1982 году, местные власти нехватку социальных учреждений объясняли неожиданным демографическим взрывом. По плану в 1986 году в Припяти должны были жить 17 тысяч человек, а не 50 тысяч. По мнению чиновников, бум произошел из-за высокого уровня жизни в городе.

Местные власти и застройщики настолько чутко реагировали на потребности мужчин-рабочих, что не забыли оборудовать в Припяти пивной бар. Но социальным объектам приоритет не отдавали. Главным критерием был масштаб, чтобы в маленьком моногороде были все блага и развлечения миллионников: бассейны, кафе, каток и парк аттракционов. 

«Идешь и чап-чап-чап по этой водичке»

Рано утром 27 апреля Лилию Хайруллину разбудила соседка Сузанна. Она всю ночь готовилась к эвакуации и потребовала от Лилии на всякий случай собрать детей. 

«Я продумывала, если детей вдруг утеплить: взяла теплые куртки, пледы, одеяло. Для малышки пеленки взяла. <…> С грудным ребенком в дороге, да еще в те времена, когда не было подгузников, каких-то средств комфорта для новорожденных, которые сейчас есть. Я очень жалею, что коляску не взяла, потому что автобусы, когда потом подошли к подъезду, были достаточно большие, коляска вошла бы вполне. Без коляски, на руках, четыре часа никуда не положить ребенка — руки просто отваливались», — вспоминала Лилия. 

Положение многих припятских женщин после взрыва и до эвакуации зависело от семейного и социального статуса. Лилия за себя не переживала: «Муж говорил, что вообще по всем учебникам атомные станции не взрываются. Там какая-то неувязка, авария пока непонятно какая, что там, но быть такого не может, чтобы взорвалась станция. Никто до последнего не верил и не был готов [к эвакуации]».

Когда ночью по тревоге стали вызывать врачей в больницу, некоторые женщины отказывались: не с кем было оставить детей в такой поздний час. 

У 23-летней медсестры Валентины Новик семьи не было. На пороге приемного покоя ее заставили принять спирт: «Вот туалет рядышком у диспетчера. Ты должна сделать глоток и запить водой». Той ночью она выезжала в квартиры работников станции, которых рвало после возвращения с ночной смены.

«Как будете его забирать? Мне завтра надо идти на медицинскую операцию, у нас четвертый [ребенок] должен быть», — ревела одна из женщин, когда Валентина забирала в больницу ее мужа. Асфальтовую площадку перед зданием залили раствором марганцовки. Лужи стояли, несмотря на уже летнюю погоду. «Идешь и чап-чап-чап по этой водичке», — описывала Валентина.

Уже вечером она смогла присесть на бетонное крыльцо приемного покоя и отдохнуть. Но тут же прибежал коллега: «Куда ты села? Ты знаешь, сколько тут “распадов”?»

Другой коллега на следующий день, не спрашивая разрешения, заступил вместо нее на дежурство — чтобы девушка, полутора суток отработавшая без спецзащиты, могла покинуть город на эвакуационном автобусе. 

«Ближе к вечеру стало тревожнее, — вспоминала первые сутки после взрыва старший инженер отдела управления строительства Чернобыльской АЭС Людмила Харитонова. — Эта тревога шла уже неизвестно откуда — то ли изнутри души, то ли из воздуха, в котором стал сильно ощущаться металлический запах. На станции Янов патрулировали военные. Было очень много женщин с маленькими детьми. Все были немного растерянные, но вели себя спокойно». 

«Вы понимаете, что было облучение?»

Беременным женщинам «повезло». Вывозить их из Припяти стали почти за сутки до начала официальной эвакуации, вечером 26 апреля. Местом назначения был санаторий «Украина» в Ворзеле в Киевской области. Татьяна Лукина, которая ходила на крышу дома смотреть на дымящийся реактор, после аварии прожила там год: ее муж остался в Припяти работать ликвидатором. 

После эвакуации у Татьяны обострились симптомы лучевой болезни: ее без остановки рвало. Так женщина оказалась в республиканском Институте педиатрии, акушерства и гинекологии. Первую припятскую пациентку там встретили в спецодежде и масках, заставили раздеться догола и мыться под холодной водой. «Я плакала: “Я не облучу вас, у меня небольшая доза”, но из моей палаты медсестры буквально вылетали».

На следующее же утро Татьяна потребовала перевести ее в областную больницу. К ней прислушались, но на новом месте, несмотря на большой срок, сразу предложили сделать аборт.

«Гинекологи делали аборты круглосуточно за простынями, которые висели в коридоре. Крики, плач. Врачи пили спирт — то ли от усталости, то ли чтобы забыться. Делать аборты убеждали всех, особенно тех, у кого был маленький срок: “Вы понимаете, что было облучение? Зачем вам обрекать ребенка?”», — вспоминала она.

По ее словам, постоялицы санатория «Украина», куда селили беременных припятчанок, в отсутствие мужей объединились и «сначала с животами, потом с грудными детьми» обивали пороги министерств и социальных служб, требуя обеспечения: колясок, пеленок, одеял и учебников для старших детей. Даже в роддом из санатория и обратно Татьяна добиралась самостоятельно.

«Представьте, как это ужасно, когда тебя никто не встречает из роддома. Я ехала одна. В халате и тапочках, с дочкой на руках. Села в электричку, и тут контролеры. А у меня ни копейки денег, показываю им справки, что меня эвакуировали из Припяти. А они: “Что это вы в таком виде по Киеву ходите?” За меня вступились парни, предложили заплатить штраф, но контролер не унималась: “Выходите из вагона!” Благо мои защитники нашли старшего контролера, и мне разрешили ехать дальше», — рассказывает Татьяна сегодня. 

«Мы должны вернуться»

Куда больше, чем Татьяне Лукиной, повезло припятчанке и матери троих детей Лилии Хайруллиной. Ее мужу на станции выплатили целых 400 рублей — огромные деньги по тем временам — и дали отпуск на месяц для переезда. Лилия с семьей оказалась на Южном Урале, в закрытом военном городке в 70 километрах от Свердловска, в котором выросла она сама и на тот момент жила ее мать. 

В первый же вечер в дом пришли дозиметристы и терапевт-педиатр. «Одежда мужа вся ушла в негодную. Он, наверное, больше всех [нас] радиации получил. Дозиметристы его дважды загоняли в душ. Он выходил — опять фон идет. Волосы постригли — фон идет. <…> Медицина к нему проявила очень много внимания, потому что для них он был экспонатом интереснейшим», — рассказывала Хайруллина.

«Впервые такой человек, у которого в анализе мочи полтаблицы Менделеева, — изучайте», — вспоминала Лилия.

На следующую выплату — уже в тысячу рублей, по 200 на каждого члена семьи — Лилия приобрела холодильник, стиральную машину и маленький телевизор, чтобы дети могли смотреть мультики. Здесь, в отличие от Киева, переселенцы с припятской пропиской дефицитный товар получили вне очереди, как требовали союзные власти. 

Семье вскоре предоставили жилье в Киеве. Муж Лилии, который продолжал работать на станции после аварии, вывез из заколоченной припятской квартиры в новую пальто и чайный сервиз, которые женщина купила утром 26 апреля. Они до сих пор стояли запакованными.

Позднее Лилия рассказывала, что все это время чувствовала заботу государства, но не переставала думать о возвращении домой. Только в августе 1986-го, прочитав в газете заметку о суде над виновниками аварии, поняла, что надеется зря.

В газете писали о халатности и небрежности сотрудников ЧАЭС, работавших на блоке в ночь взрыва. Лилия, чей супруг много лет трудился на станции, не могла смириться с результатами официального расследования. После прочтения заметки она вышла на улицу и заплакала от досады и обиды: «Это было неправильно… Мы несем ответственность за то, что произошло. Мы уехали отсюда и должны сюда вернуться». 

Вторая Припять 

В декабре 1986 года медсестра Валентина Новик, полутора суток после аварии проработавшая в припятской санитарной части, вышла замуж. В Белой Церкви, куда по распределению после школы милиции попал ее муж, паре дали квартиру. К тому моменту Валентина была беременна и обратилась в больницу. 

«Я не могла понять, что со мной. У меня болят все кости… не сами по себе фактически, но я поднимаюсь, похожу чуть-чуть — у меня начинают болеть плечи. Просто как вареная была очень длительное время», — жаловалась Валентина. 

Врач посоветовал обратиться в специализированные центры, в которых лечили пострадавших от радиационной катастрофы. «Я так никуда в свое время не обращалась. Я человек вообще не публичный», — отреагировала она.

После рождения ребенка и окончания декретного отпуска Валентина вернулась из Белой Церкви на прежнее место работы — в медицинскую часть № 126. Теперь она располагалась не в Припяти, а в Чернобыле, и там проводились медосмотры посетителей станции.

«Много приехало на ликвидацию. Все жили в общежитиях. Вы представляете, что [это] такое, когда люди живут в общежитиях? Где-то были и нехорошие вещи, <…> потому что каждому твердили: если ты выпьешь 100 грамм, то будет все хорошо, так надо. Было очень много травм на бытовой почве. Многие находились здесь неделями, месяцами — в этих общежитийских условиях», — рассказывала Валентина. 

Многим женщинам, которые работали в то время в зоне отчуждения, было некомфортно в таких условиях. Когда через два года после аварии супругу Валентины предложили переехать в новый город атомщиков в 60 километрах от ЧАЭС, Славутич, тот согласился не задумывая. «Вся боль осталась, хотелось поближе [быть к тому месту]. Нас тянуло в Славутич: мы все мечтали, что Славутич будет вторая Припять», — говорит Валентина. 

В тех же выражениях о переезде в Славутич вспоминает и другая бывшая припятчанка, Лилия Хайруллина: «Для нас это была вторая Припять». 

Славутич действительно выглядел утопично: дома в светлых тонах, зеленые аллеи, недалеко железная дорога, которая вела на станцию Янов. Жилые кварталы возводили архитекторы и строители из восьми союзных республик. Город возник благодаря дружбе народов, говорили местные. 

В числе первых в Славутиче построили детские сады и школу. Огромной нехватки в них, как в Припяти, больше не было: станции, переставшей подавать электричество в 2000 году, не было нужно столько же работников. Сегодня в Славутиче по-прежнему живут в основном те, кто связан с обслуживанием ЧАЭС, а также потомки переселенцев. 

Несмотря на то, что Припять не была идеальным для женщин городом, бывшие припятчанки все равно скучают по ней. Много лет подряд Валентине Новак снится один и тот же сон: устранение последствий аварии в Припяти закончено, а в ее доме горит свет и живут люди.