Все равно мама Девять историй женщин, родивших с помощью кесарева сечения

Три года назад я родила ребенка. Мне сделали экстренное кесарево сечение. Я чувствовала вину из-за того, что все прошло именно так. У меня есть ощущение, что общество стигматизирует тех, кто рожал таким путем. 

«Все равно мама» — это истории женщин, чьи дети появились на свет с помощью кесарева. Девять рассказов, девять портретов и девять шрамов — как девять месяцев беременности.

Героини по-разному относятся к родам и своему телу, но каждая из них прошла или еще проходит путь принятия этого опыта и появившегося на животе шрама. Участие в фотопроекте — еще один шаг на этом пути.

Мы не связываем их портреты и фотографии шрамов, чтобы женщины чувствовали себя комфортнее. Героиням было важно рассказать свои истории, чтобы поддержать тех, кто прошел через кесарево или кому это только предстоит. 

Ксения и Марек

Всю беременность я надеялась, что будут вагинальные роды, училась медитировать и дышать. Но ребенок не перевернулся вниз головой, поэтому мне предложили сделать акушерский переворот. 

На 37-й неделе я пришла в роддом, во время процедуры из меня что-то полилось. Переворот прервали и сказали, что сделают экстренное кесарево. Я на удивление легко приняла ситуацию, потому что чувствовала радость от предстоящей встречи с ребенком. Паникующий персонал раздражал. Впрочем, в отличие от них, я не понимала, что происходит. Позже выяснилось, что у меня отслоилась плацента, я потеряла почти литр крови, а ребенка нужно было спасать. Мне сделали кесарево под общим наркозом.

Когда я очнулась после операции, малыша уже увезли в детский интенсив. Мне сказали, чтобы я приподнялась и перебралась с операционного стола на каталку. Было очень больно, я начала стонать.

Медработница отреагировала: «Кричать не надо, это ты еще сама не рожала». Кажется, именно эта фраза поселила во мне чувство вины за то, что я родила как-то не так. 

После операции я долго не могла встать и увидела ребенка только через 17 часов после его рождения. Эта разлука была тяжелой для меня. Все шло не так, как я себе представляла. У меня появилась идея, что если я не смогла дать ребенку «правильные» роды, значит, должна дать «правильное» питание. На борьбу за грудное вскармливание ушло три недели: ребенок не брал грудь. Предположительно, у него не было сил, чтобы добывать молоко. Он не был готов рождаться. 

Молока было мало, так как оно не было востребовано. Я несколько раз обращалась к консультантам по грудному вскармливанию. Через три недели после рождения ребенка молоко из груди стало его основным питанием, и еще через неделю мы полностью отказались от смеси. Потом я придумала, что обязательно рожу еще одного ребенка, и с ним у меня будут «нормальные» роды.

Сейчас мне кажется, что не бывает неправильных родов. Думаю, изменилось мое отношение к родительству в целом. Прежде было представление, что нормально, а что нет. В процессе оказалось, что все устроено сложнее. Поэтому понятия «правильно» и «неправильно» уходят. 

Я рада, что плацента отслоилась именно в больнице, что мне быстро помогли, сделали аккуратный шов и что со мной и моим ребенком все в порядке.

Инна и Эвелин

На первом УЗИ мне сказали, что велика вероятность выкидыша, потому что не было слышно сердцебиения плода. Потом его услышали, но обнаружилась новая сложность — предлежание плаценты: она была прикреплена слишком низко. Это опасно само по себе, потому что может вызывать кровотечение. Как именно женщина будет рожать, решают в зависимости от степени перекрытия внутреннего зева и готовности шейки матки. У меня плацента не поднялась, поэтому сделали плановое кесарево. Мои предыдущие роды были естественными, было сложно принять, что у меня будет первая в жизни операция.

Когда я зашла в родовой зал, стало страшно, но врачи отвлекали шутками. Понимаю, что мы у них идем потоком. Ребенка достали за пару минут. Потом ввели какой-то препарат. Я не спала, но и не бодрствовала. Было странное состояние благодарности вообще за все. Когда операция закончилась, я спросила: «Можно вставать?» Анестезиолог ответил: «Да, можешь идти». В тот момент я не понимала, что не чувствую ног, а врач пошутил и об этом.

Встать и через несколько часов было сложно, но за окном летали ласточки, и мне очень хотелось на них посмотреть. Прошла пять шагов до окна и обратно, на этом мои силы закончились. Прежде я воспринимала как данность, что могу много ходить, вести экскурсию и замечать, что происходит вокруг. Тут пришло неприятное осознание, что так может быть не всегда.

Первые роды не были легкими, но помню ощущение, что я родила, а после восстанавливалась. В этот раз я сначала получила ребенка и только потом испытала весь спектр болевых ощущений. 

На любую новоиспеченную маму много всего наваливается, но, когда ты после кесарева еще и сам с ребенком взаимодействовать не можешь, это непросто. Важно, чтобы кто-то из близких был рядом.

Мне не нравится ощущение онемелой кожи в районе шрама, да и он сам не нравится. Я пока не понимаю, как он будет выглядеть в дальнейшем. Хочется, чтобы тело было таким, как раньше. На принятие у меня еще уйдет время. Не понимаю, почему люди сами выбирают кесарево. У меня не было других вариантов, поэтому просто приняла происходящее.

Александра и Мила

Первый раз я рожала в индийской больнице, второй — одна дома, в третий раз настраивалась на естественные роды в роддоме. За два дня до срока у меня вышло немного крови, я не очень переживала, но мы поехали на осмотр. В больнице кровотечение усилилось. Мне сказали, что отслоилась плацента и нужно делать кесарево сечение. «Без него никак нельзя?» — спросила я у медсестры. В тот момент я не понимала, что ребенок уже не мог дышать. Мне сделали общий наркоз.

После родов я была рада, что родился здоровый ребенок и операция прошла хорошо. Но в то же время было ощущение, что произошло что-то не то. Я спрашивала себя: «Почему кесарево?»

Помню, ко мне зашла врач и что-то спросила, я ответила: «Но я же не рожала», а она ответила: «В смысле? Ты тоже рожала».

После кесарева мне было очень больно делать базовые вещи — ходить или смеяться, например. После естественных родов такого не было. Хорошо, что меня поддерживал любимый мужчина, это помогло быстрее пережить эмоции, связанные с родами, и прийти в себя.

Я точно не знаю, откуда у меня было такое отношение к кесареву. Возможно, повлияли лекции по естественным родам, где иногда говорят, что, если ты не рожаешь естественно, ты «недомать». Я решила, что со мной это случилось, потому что ребенок хотел так родиться. Сейчас я даже рада, что было кесарево, ведь я избавилась от представления, что с этим способом рождения ребенка что-то не так. Как должно быть, так и происходит. Мы не на все можем повлиять.

Ксения, Стефен и Томас

Я была беременна двойней. В таком случае чаще всего делают кесарево сечение. До последнего момента не была уверена, что мне нужно именно оно. Я была подписана на женщин, беременных двойней, и они рожали в том числе естественным путем. Но врач, с которой у меня сложились доверительные отношения, убедила меня, что лучше сделать операцию.

Мы с мужем пришли на плановое кесарево, но все пошло не так, как было задумано: моего врача не было, эпидуральная анестезия не подействовала, и мне стремительно сделали общий наркоз. У меня ощущение, что я не присутствовала на собственных родах. Это переживалось болезненно. Врачи были нечуткими, все случилось так быстро — не было времени осознать, что происходит. Я не давала согласия на общую анестезию, поэтому у меня есть ощущение, что это было медицинское насилие, которое помешало многим дальнейшим процессам между мной и детьми. Понимаю, что идти против врачей — слишком большая ответственность. Думаю, сделала все, что могла. 

После родов я полностью переключилась на грудное вскармливание. К трем месяцам мальчики научились сосать грудь, а в четыре уже начали отказываться. До 10 месяцев я сцеживалась, чтобы дать детям хотя бы несколько миллилитров молока. Мне кажется, у нас возникли сложности с кормлением именно из-за кесарева сечения.

Сейчас переживания о родах в прошлом, но мне о них всегда напоминает шрам. Проводя по нему пальцем, я чувствую его глубину. Под одним швом проходит еще один, и еще. Всего семь. Они очень плотные и не становятся мягче. Мне не хватает однородности моего тела, хотя понимаю, что этот шрам как бы мое достижение: я родила двоих детей.

Даниэлла и Эмин

У меня три дня шли схватки, но раскрытия не было. Я ездила в больницу, где мне говорили: «Может, это тренировочные схватки». А я думала: «В смысле “тренировочные”? Что же тогда на самом деле меня ждет?» На третий день меня положили в роддом и сделали стимуляцию гелем. Начался мой ад. 

У меня низкий болевой порог. В течение шести часов ко мне никто не приходил, паника нарастала: первый ребенок. Ужасная смена попалась. Раскрытие матки увеличилось на полсантиметра. Мне сказали, что введут еще одну порцию геля. Я ответила: «Давайте кесарево». На тот момент показаний к операции не было, поэтому мне сделали эпидуральную анестезию. Я немного поспала, раскрытие увеличилось еще на пару сантиметров, но дальше что-то пошло не так. 

Подошла врач, взяла за руку и сказала: «Ты не переживай. Мы сделаем тебе кесарево, потому что у ребенка упало сердцебиение». Дальше было как в кино: я на каталке, свет — лифт — туда — сюда. Мне сделали общий наркоз, поэтому я не слышала первого крика ребенка. Когда очнулась, он был в детском интенсиве. За три дня схваток он очень устал, из-за этого начался дистресс. Повезло, что это вовремя заметили и спасли малыша.

Бытует мнение, что, если было кесарево, значит, сама не рожала и ты вообще не мать. Может, это говорят люди, у которых нет детей?

Первые полгода я очень переживала, что и не родила сама, и не кормила сама: мы пытались наладить грудное вскармливание, но в итоге перешли на смесь. Мама говорила: «Ты столько даешь ребенку — любовь, внимание, заботу. Это важнее». Она сама родила мою сестру с помощью кесарева сечения. 

В итоге мое восприятие изменилось. Если у меня будет второй ребенок, я буду настаивать, чтобы мне сделали кесарево, потому что для меня это гарантия спокойствия. Знаю, что некоторые долго восстанавливаются после операции, но мне с этим больше повезло.

Александра и Ада

Я не хотела медицинских вмешательств, потому что это стресс для организма. В итоге пережила самый отвратительный вариант родов, когда были и схватки, и кесарево. На сроке 41 неделя и шесть дней мне стимулировали родовую деятельность. Было ужасно больно. Схватки длились примерно сутки, но раскрытие оставалось маленьким. Мне предложили или еще пару часов пытаться родить самой, или сделать кесарево. 

Я просила кесарево еще 12 часов назад, поэтому сразу сказала: «Режьте». На тот момент уже очень устала. Операция прошла довольно быстро. Выяснилось, что ребенок спустился в родовые пути немного не так и давил на задний сегмент матки, из-за этого шейка не раскрывалась. У меня был долгий безводный период, в матке началось воспаление. Она стала рыхлой, и разрез во время операции разошелся больше, чем нужно.

Не представляю, как бы я справилась одна после кесарева. Все делал муж, а я лежала и кормила. Все болело, и мне было страшно брать ребенка: вдруг шов разойдется. Дальнейшее физическое восстановление прошло хорошо. В психологическом плане было сложнее. 

Есть тупая патриархальная установка, что женщина нужна для того, чтобы рожать. А я не смогла этого сделать.

Курсы по естественным родам тоже навешивают на женщин огромную ответственность: слушай свое тело и малыша… Мой организм как будто подставил меня. Было ощущение, раз я не смогла родить сама, значит, природа не хотела, чтобы я была матерью. 

У меня не было такого отношения к другим женщинам, только к себе. Сейчас я на антидепрессантах из-за послеродовой депрессии. Думаю, что второго ребенка у меня не будет и я уже не узнаю, каково это — родить естественно. 

Со шрамом мне пока не удается смириться. Для меня он символ того, что я не справилась. Мне не хочется смотреть на него, не хочется трогать. Я участвую в этом проекте, в том числе чтобы изменить свое отношение к шраму.

Дарья и Оливия

Я доверяю медицине и врачам. Во время беременности я изучала способы стимуляции, смотрела, как делают кесарево, но настраивалась на естественные роды. На сроке 41 неделя и пять дней мне выдали направление на госпитализацию, чтобы стимулировать роды. В итоге два дня я почти не спала и испробовала все методы стимуляции, которые предлагали врачи. Но это не помогло. Я провела с полным раскрытием шесть-семь часов. Последний был, наверное, самым страшным в моей жизни. Кажется, я до сих пор помню эту физическую боль. 

Ребенок не опускался по родовым путям. Как потом оказалось, малышка была расположена головой в мою ногу и не хотела поворачиваться. Я тужилась, но ничего не происходило. Я спросила у акушерки: «Остается только кесарево?» Она ответила: «Сейчас я позову врача, она точно скажет, сделаем операцию или будем как-нибудь рожать». Фраза «как-нибудь рожать» меня убила. Мне было страшно, что ребенка будут подвергать риску. Я знала, что при затяжных родах может возникнуть дистресс плода, когда ребенок получает недостаточно кислорода, и переживала, что могут быть осложнения.

Когда я лежала на операционном столе, анестезиолог спросил: «Даш, почему вас так трясет? Вы боитесь?» Тогда я уже вообще ничего не боялась. Малышку достали за четыре минуты, вытерли, посмотрели и положили на меня. Мне казалось, что это будет такой момент, когда слезы текут рекой, но я была в шоке и думала только о том, что все закончилось хорошо. 

Когда меня зашивали, я смотрела в отражение операционной лампы и видела все, что со мной делают.

Еще одним шоком была первая ночь после родов. Шов сильно болел, и я воспринимала его как дыру в животе, не могла ни согнуться, ни разогнуться. Свободной семейной палаты не было, поэтому меня положили в общую. Помочь было некому, я снова не спала, малышка плакала, я тоже рыдала.

Хорошо, что существует кесарево сечение, оно помогает спасать жизни. Но добровольно я бы никогда не пошла на это, потому что роды — это естественный процесс.

Из неприятных последствий — сейчас я вообще не чувствую низ живота. Психологически нелегко, когда какая-то часть тела не воспринимается твоим мозгом. Мне кажется, я избегаю мыслей о той боли, которую пережила, это напряжение осталось во мне. При этом я очень благодарна своему телу, которое создало человека.

Любовь, Филипп, Роман

У меня было неудачное ЭКО, после которого меня дообследовали, нашли мутацию крови и выяснили, что я все-таки могу сама забеременеть. Тогда я еще жила в России. Беременность наступила быстро. Из-за кровотечения на раннем сроке мне назначили прогестерон. Я принимала его слишком долго, и шейка матки настолько укрепилась, что к родам практически не укоротилась и не расслабилась. 

Когда пришел срок рожать, меня положили в роддом, но ничего не происходило. Через несколько дней я заметила, что живот слишком тугой и ребенок почти не шевелится. Дежурный врач сказала, что все в порядке, ребенок дышит. Повезло, что врач УЗИ пришла навестить своего отца в соседнее отделение и заодно проверила беременных, которые ходят дольше срока. 

Околоплодных вод было мало, хотя они не отходили. Мне удалили пробку, поставили капельницу дротаверина, но родовая деятельность не начиналась. Тогда предложили: «Может быть, кесарево?» Я сказала: «Не “может быть”, а давайте скорее доставать ребенка». Врач меня спросила, договаривалась ли я о чем-то с заведующей отделением, которая вела мою палату. Я не договаривалась. Так как я никому не заплатила, мне сделали вертикальный шов через весь живот.

Второго ребенка я рожала в Эстонии в 2016 году. Я уговаривала прокесарить меня еще раз. У меня не было предрассудков по этому поводу.

Какая разница, как ребенку помогают прийти в этот мир? Главное, чтобы мы оба были здоровы.

Мне сказали, что кесарево мне всегда успеют сделать и чтобы я пробовала рожать сама. 

Схватки у меня шли в течение недели. Когда наконец шейка матки полностью раскрылась, врач без разрешения вскрыла мне пузырь. Началась родовая деятельность, но у малыша упало сердцебиение. Он пытался родиться, но из-за двойного обвития и короткой пуповины не получалось. Меня держали три акушерки, а я вырывалась и кричала: «Вы обещали кесарево!»

Мне сделали рассечение, в итоге ребенок родился путем вакуумной экстракции. На этом страшное не закончилось. Мне стало очень больно, я закричала. Прибежала акушерка, русская матерая тетка лет пятидесяти, и сказала: «Че орешь?» Выяснилось, что плацента приросла к шву от кесарева и не может родиться. Под общим наркозом мне ее удалили вручную. Врач не изучила мою историю болезни, поэтому не увидела, что у меня есть мутация крови и мне необходима коагуляция сосудов. Из-за этого я потеряла почти литр крови, переливание мне делали сразу в две руки.

В общем, на родах было невесело. На вопрос, когда третий ребенок, я отвечаю, что никогда. Мое тело — мое дело.

Елена и Марк

Всю беременность я была настроена рожать естественно. Я готовилась, прошла курс по гипнородам, посещала йогу для беременных. Хотелось верить, что все пройдет мягко и спокойно. Но мой малыш упорно оставался в тазовом предлежании. И хотя теоретически я могла попробовать рожать сама, врачи настоятельно советовали не рисковать и сделать кесарево сечение. 

Это была первая операция в моей жизни, хотя слово «операция» по отношению к рождению ребенка кажется мне странным. Мне сделали эпидуральную анестезию, я потеряла чувствительность в ногах, но во время процедуры было странное ощущение, будто их тянут из стороны в сторону. Я спросила у анестезиолога, который стоял рядом, контролируя мои показатели: «Что со мной происходит? Что сейчас делают?» Он заглянул за ширму, улыбнулся и сказал: «Все хорошо! Вы рожаете!» 

Буквально через 30 секунд я услышала первый крик своего малыша, его положили мне на грудь, потом отнесли папе. Врачи продолжали свою работу, завершая операцию, доктор, осматривая органы, сказала: «Трубы хорошие, матка отличная, яичники в порядке. Можно еще рожать».

Когда все закончилось, она объяснила, почему малыш так и не перевернулся. Оказалось, пуповина была короткой, и он просто не мог изменить положение.

Если бы я все-таки решилась рожать естественно, все могло обернуться трагедией.

Дальше начался нелегкий путь восстановления. Вставать было тяжело: каждый шаг давался с сильной болью, я словно заново училась ходить. Было трудно принять, что кесарево случилось со мной. Я всегда считала, что рожу естественно, как все женщины в моей семье. На курсах по гипнородам все рисовали в идеальных красках. Там не говорили, что реальность может быть другой, что непредвиденные ситуации случаются. Но одно остается неизменным: ты все равно становишься мамой, независимо от того, каким способом появился на свет твой малыш.

У нас также возникли трудности с грудным вскармливанием. Помню, как однажды я разрыдалась в кабинете консультанта. Она успокаивала меня: «Мне трижды делали кесарево. Я не могу сама рожать. Но это ведь не делает меня менее мамой, правда?» Эти слова очень поддержали меня. Позже я поделилась переживаниями с мужем, извинившись, что наш малыш появился на свет через кесарево. Он удивился, почему я вообще об этом думаю, добавив: «Главное, что ты родила здорового ребенка. Как именно — неважно». Теперь, когда меня спрашивают, как я родила, я отвечаю, что сама. Ведь кто, если не я?

Долгое время мне было страшно смотреть на шов, осознавать, что мое тело изменилось. Пресс всегда был моей гордостью, но теперь на его месте появился послеродовой живот и шрам. Через пару месяцев я взглянула на себя по-новому и осознала, что это все не так страшно. Мне попалась фраза, которая помогла мне обрести гармонию с собой и моим телом: «Шрам от кесарева — это “смайл”, напоминающий о том, что я подарила жизнь!»

Пройти через «хорошие» роды: комментарий исследователя

Анастасия Новкунская, ассоциированный профессор по качественным исследованиям здоровья и медицины Европейского университета в Санкт-Петербурге

В сфере материнства очень много стереотипов, культурных убеждений, верований, которые часто друг другу противоречат. Даже когда мы говорим об одном социальном контексте, будут разные регионы, разная культурная среда, уровень образования, экономического достатка и так далее. В этих группах могут быть очень разные представления о том, что такое хорошее материнство, хорошие роды, как они должны проходить. В этом контексте у нас нет доминирующего представления о том, «что такое хорошо, а что такое плохо».

Плохую оценку (как, впрочем, и хорошую) может получить любое решение: родила одного — мало, троих — уже много, родила в двадцать — слишком рано, в тридцать семь — уже очень поздно, «старородящая мать». Озвучивая какую-то позицию, мы абсолютно точно найдем противоположное мнение. 

В обсуждениях родов и в целом репродуктивного женского здоровья остается много табу. Не принято или кажется неприличным детально говорить об этом за пределами близкого дружеского круга. 

Это может сильно отражаться на том, как выстраивается общественная дискуссия вокруг тех или иных вопросов. Так, в одном из наших исследований информантка рассказывала мне, что узнала о том, что, кроме ребенка, нужно родить еще и плаценту, только в момент родов. В ситуации, когда у человека не было надежного источника знаний, или в среде, где он формировался и живет, не было принято это обсуждать. По этой причине есть ряд ничем не подтвержденных убеждений, которые могут довольно сильно влиять на оценку опыта родов и материнства как самими женщинами, так и их ближайшим окружением.

Сложно назвать опыт кесарева сечения поводом для стигмы в классическом понимании этого слова. Стигма в очень грубом определении — это маркер социального исключения, но в случае кесарева мы чаще всего его не наблюдаем, а скорее видим примеры, где такой опыт родов становится поводом для социального неодобрения. Здесь важно понять, с чьей стороны исходит это неодобрение. У нас есть как минимум три разные перспективы этой оценки. В первую очередь это медицинская перспектива.

С одной стороны, это медицинская манипуляция, которая должна быть сделана по определенным показаниям, будь то слабая родовая деятельность, особенности здоровья беременной женщины или ребенка или какие-то заболевания, которые не позволяют ей рожать вагинально. Тогда кесарево сечение — единственный безопасный для женщины и ребенка вариант родоразрешения. Бывают экстренные случаи, когда что-то пошло не так уже в процессе родов. Но суть в том, что, когда встает вопрос спасения жизни, это не хорошо и не плохо. Это то, что спасает жизнь.

Тем не менее даже в медицинской среде есть разное отношение к кесареву сечению. 

Среди акушеров-гинекологов постоянно идет дискуссия, нужно ли снижать процент кесаревых сечений. Сейчас в России примерно каждый четвертый ребенок рождается именно так. Одниврачи убеждены, что лучше чаще давать женщинам возможность родить вагинально, но есть и те, кто считает, что кесарево — это как минимум удобно. Операция, в отличие от вагинальных родов, которые могут с разной динамикой длиться больше суток, имеет понятную хронологию. Это нечасто обсуждается, но мы знаем о практике, когда женщину могут направить на кесарево просто потому, что это удобно конкретному дежурному врачу или с точки зрения организационных процессов.

При этом в России законодательно никак не закреплены параметры так называемого элективного кесарева сечения. То есть эта процедура формально не может быть выбрана женщиной. Хотя есть ряд стран, в которых это возможно, и там, как правило, доля кесаревых сечений среди общего числа родов гораздо выше. В Бразилии, Турции, Мексике больше половины всех родов проходят именно так. И в России можно оказаться в среде, где, наоборот, скорее будет ожидаться, что беременная женщина поедет в частный роддом и неформально попросит о том, чтобы ее прокесарили. Мотивом окажется не боязнь собственных травм или здоровье ребенка, а страх боли или то, как вагинальные роды потенциально могут повлиять на форму половых органов.

Почему же в России женщины, прошедшие через кесарево сечение, могут ощущать свой опыт как стигматизацию? Думаю, это может быть связано с неоконсервативным поворотом в целом и с дискуссией о традиционной роли женщины. 

Это часть эссенциалистского подхода, предполагающего, что женщина обязательно должна состояться как мать. Такой подход рождает также дискурс о «естественности» материнства и, соответственно, о естественности родов. Здесь хочу сослаться на Анну Авдееву, которая писала диссертацию в Университете Хельсинки и занималась исследованиями движения естественного родительства в России: «естественным», по ее наблюдениям, считают что-то, что обходится без медицинских вмешательств. Есть социальные среды, в которых такое видение доминирует.

В этом дискурсе бытует идея, что задача женщины — пройти через «хорошие», «правильные», «нормальные», то есть вагинальные, роды. Я здесь намеренно использую именно термин «вагинальные», противопоставляя их кесареву сечению, а не словосочетание «естественные роды» или «роды через естественные родовые пути». Важно подчеркнуть, что сами эти формулировки — некоторая конструкция, задающая идею естественности, как что-то, что «задумано природой», а значит, считывается как что-то хорошее. Такие культурные стереотипы отражаются и в языке — в вопросах: «Как родила? Сама родила?» Как будто если женщина прошла через кесарево сечение, то рожала не она, а кто-то другой. В этой риторике у матери будто отнимают ее авторство, ее агентность. Это может влиять на ее собственную оценку того, как этот опыт прошел.

Я думаю, что, если рассуждать про стигму в отношении кесарева сечения, важнее всего видеть третью перспективу — перспективу самостигматизации.

Не медицинскую, не общественную, опирающуюся на культурные стереотипы, а именно специфику соотношения ожиданий женщины относительно того, как должны были проходить ее роды, и ситуации, когда эти ожидания не оправдались. 

Несовпадение замысла и реального опыта может рождать фрустрацию, неуверенность в себе как в матери или, как это описано в диссертации Анны Авдеевой, стать одной из причин послеродовой депрессии. Наверное, самая большая проблема, когда женщина оказывается один на один со своей неудовлетворенностью тем, как прошел этот и без того специфический опыт. Если она не находит нужную поддержку, не видит рядом человека, который скажет: «Смотри, у тебя здоровый малыш, ты справилась с этим невероятным трудом, ты большая молодец!», то кесарево сечение, конечно, может быть драматичным и травматичным переживанием.

Редактор: Мария Калинкина